Философ Григорий Померанц на простых примерах показывал, почему Россия не часть какой-либо субцивилизации, а «открытая форма» - русский способен влиться в любую форму и усовершенствовать её, но теряет силу, когда нужно создание формы собственными силами.
По Померанцу, зримыми границами субглобальной цивилизации является латиница (это граница Запада), арабская вязь (это граница мира ислама, хотя теми же литерами пользуется и персидский язык, и урду, и многие другие языки), в южной Азии - деванагари для индуистской части, другая – для отколовшихся от индуизма еретических религий, буддизма и джайнизма. И, наконец, граница Дальнего Востока – это употребление иероглифов.
Кириллица не входит ни в одну из субцивилизаций. Большевики понимали это, и потому в 1920-е начали перевод письменности многих народов на латиницу – это был не только символический, но практический перевод «русской цивилизации» на Запад. Этот же процесс в то время прошёл и в Турции. Была задумка и русский язык перевести на латиницу, но этот процесс был остановлен при Сталине, тогда же начался и обратный перевод языков части народов СССР (от татар до азербайджанцев) обратно с латиницы на кириллицу.
Далее Померанц говорит:
«Россия – страна, развивавшаяся на перекрестке субглобальных цивилизаций и испытавшая глубокое влияние, по крайней мере, трёх, а отчасти даже четырёх. Одно влияние ломало другое, но не могло его совсем сломить, и возник своего рода слоеный пирог из разных сортов теста. Что это дало психологии русского человека? Что это дало историкам?
Россия восприняла открытость религии от византийской иконы, доходившей до сердца и без знания греческого языка, и восприняла западную, с эпохи Ренессанса, открытость миру и человеку, ставшую родной для русского интеллигента, начитавшегося западных классиков.
Но ещё до этого Россия восприняла у Китая через монгольское посредство систему подушной подати и круговой поруки, созданные самой антикультурной из китайских династий, сжигавшей книги и топившей в нужниках конфуцианских учёных. Это наследие Цинь Ши Хуанди и его вельможи Шан Яна стало мощным рычагом в руках князей Москвы, самого отатаренного из русских княжеств. Фискальная система, по которой община платила подати за тех, кто бежал от фиска, заставляла посадских людей самих просить запрета менять им место жительства. В том же направлении менялось положение крестьянства. Мощь Московии, а потом империи Российской росла одновременно с ростом и ужесточением рабства (термин Федотова).
Впоследствии, не читая Федотова, это повторил Гроссман, и за это его обвинили в русофобии. Но здесь ведь дело не в этнических чертах, а во влиянии известных налоговых систем. Удальцы, не мирившиеся с рабством, уходили через открытые границы на юг до Терека и на восток до Чукотки, Аляски и Сан-Франциско или восставали, но не умели создать новой власти и возвращались под ярмо, продолжая свой бунт в форме кражи, если барское добро плохо лежит, как и сегодня это длится. Расцвет кражи, в сущности – это продолжение бунта, продолжение смуты в неразвитой форме.
Так сложился русский слоёный пирог (из субцивилизаций), сдавленный самодержавием, но не спекшийся и периодически грозивший распадом и смутой. Казачья воля сотрясала рабство, византийский чин не ладился с европейскими правами человека. Сравнительно с этим пирогом Франция, Марокко или Корея кажутся булками, испеченными из одного куска теста, сотни и тысячи лет развиваясь в рамках одной субглобальной цивилизации, одной иерархии святынь, одних норм».
© t.me/tolk_tolk
